Этот человек, как легко догадаться, потому что графиня даже не вскрикнула, был Арман; он перелез через стену, разделявшую оба сада, и явился сюда.
Графиня задрожала, как ребенок, и почувствовала, что ноги ее подкашиваются.
Увидав Армана, графиня д'Асти как бы окаменела. Она не могла ни вскрикнуть, ни бежать и не сохранила присутствия духа даже настолько, чтобы воспрепятствовать ему воспользоваться той дорогой, которую он выбрал. Она стояла неподвижно, с опущенной головой, чувствуя, что умирает от ужаса и от восторга. Арман подбежал к ней и упал перед нею на колени.
— Простите меня, — сказал он.
И так как она по-прежнему дрожала и не сказала ни слова, то он взял ее руку и поцеловал. Прикосновение его губ вернуло графиню к действительности; сердце ее забилось, и она почувствовала внезапный прилив энергии.
— Ах, — сказала она чуть слышно, так как боялась, чтобы звук ее голоса не долетел до соседней комнаты, где находился раненый с Дамой в черной перчатке. — Ах, вы меня обманули!..
— Сударыня!
— Вы не послушались меня…
— Простите!
— Вы явились ко мне, несмотря на то, что дали слово уехать.
— Я уезжаю завтра.
Глаза графини сердито блеснули, и она сказала:
— Зачем вы сюда явились? Что вы хотите мне сказать?..
— Я вас люблю…
— И вы среди ночи являетесь ко мне неизвестно откуда… в двух шагах от постели, где лежит мой умирающий муж, вы осмеливаетесь…
— Простите меня, — повторил Арман. — Простите, я безумец… я брежу… мне необходимо было видеть вас в последний раз…
— Да говорите же тише, сударь, — прошептала Маргарита де Пон. — Во имя Неба, молчите и уходите!
— Уйти!..
— Это необходимо. Вы дали мне слово.
— О, позвольте мне остаться еще час у ваших ног, позвольте мне сказать вам, что я люблю вас… поцеловать вашу руку… упиться вашим взглядом…
— Уходите, — повторила графиня, почти не помня себя; но голос ее был так трогателен и так дрожал, что Арман остался на коленях перед нею.
Негодование графини д'Асти было непродолжительно и больше не повторялось. Ее разум пытался восторжествовать над сердцем, но это удалось ей только на мгновение. Чувство скоро взяло верх, и любовь к Арману заставила ее забыть все на свете. А тот, верный своей роли обольстителя, продолжал свое признание.
— Маргарита, я люблю вас… — осмелился произнести он в то время, как графиня закрыла лицо руками и залилась слезами. Я вас люблю, — продолжал он, — и не могу уехать и не видеть вас больше… моя жизнь отныне связана с вашей… жить без вас для меня невозможно… Скажите, Маргарита, неужели вы все еще хотите, чтобы я ушел?
Голос молодого человека был так ласков, так полон чувства, что графиня залилась слезами и конвульсивно сжала руку Армана. Но он вдруг спросил:
— Маргарита, желаете вы, чтобы я посвятил вам всю свою жизнь, чтобы мы больше не расставались? Уедемте вместе…
— О! — воскликнула пораженная графиня.
— Уедемте, — продолжал Арман с пылкостью, которую бедная графиня приняла за энтузиазм страсти, — уедем, Маргарита, уедем… Мы скроем нашу любовь в каком-нибудь уголке зеленой Германии, где так легко забыть весь свет… и наша жизнь будет вечно полна счастья…
— О, Господи! — прошептала графиня в ужасе и почти бессознательно. — Господи!
— Уедем, — продолжал Арман, который испытывал от этой лжи такую муку, что его волнение было похоже на порыв страстно любящего человека. — Смотрите, теперь ночь… почтовая карета ожидает нас в конце Лихтентальской аллеи… Вы согласны? Скажите?
Но графиня д'Асти, которая до этого мгновения закрывала лицо руками, как бы хотела удержать свой рассудок, при этих словах своего искусителя глухо вскрикнула.
— Нет, — сказала она, — нет! Никогда!
— Никогда?.. — повторил Арман.
— А мой умирающий муж?.. Арман вздрогнул.
— А мой ребенок, — продолжала графиня, цепляясь за эти два имени с энергией отчаянья.
Арман услыхал в звуках голоса и во взгляде этой бедной женщины столько любви к себе и понял, что, несмотря на все красноречие, с которым говорил графине ее долг, он при желании кончит тем, что восторжествует. Еще несколько минут, и графиня согласится, может быть, последовать за ним. На одно мгновение она оправилась, вспомнив о своем умирающем муже и произнеся имя своего спящего ребенка, и попыталась было оттолкнуть своего соблазнителя… Но эта реакция была короче вспышки молнии. Дрожь снова овладела графиней и слезы потекли по ее щекам. Бе рука продолжала конвульсивно сжимать руку Армана.
«Бедная женщина», — подумал он.
И внезапно в сердце и уме этого честного по природе человека, который так долго был принужден играть лицемерную роль, лгать и объясняться в чувствах, которых он не питал, произошла полная перемена.
Арман вторично устыдился самого себя, своей постыдной роли, своей продолжавшейся почти месяц лжи.
Этот каторжник любви, этот раб своей мистической и ужасной страсти возмутился и захотел разорвать свои цепи.
Он возмутился в присутствии женщины, которую сам довел до крайнего отчаяния, которую заставил полюбить себя, но которой сам он не любил. Он устыдился самого себя и почувствовал жалость к ней…
И так как эта реакция была внезапна и сильна, то он снова бросился перед ней на колени и воскликнул:
— О, сударыня, сударыня! Простите меня, я недостойный человек…
— Недостойный… вы… ты… — бормотала графиня, вообразившая, что молодой человек, увлеченный на миг страстью, теперь раскаивается в своем предложении бежать с ним.