Тайны Парижа - Страница 251

251

Арман покраснел.

— У вас назначено с ней свидание, — продолжала Дама в черной перчатке, — завтра, в казино, и она потребовала от вас, чтобы вы не говорили мне об этом.

— Правда, — признался совершенно растерявшийся Арман. — Но как вы узнали об этом? Кто мог сказать вам это?

— Сама Фульмен.

— Фульмен?

— Да.

— Вы… видели… ее?

— Да, я только что от нее.

— Как! Она здесь?

— Нет, но она перелезла через садовую стену.

— Оригинальная дорога!

Дама в черной перчатке рассмеялась и сказала:

— И знаете ли вы, что она думала сделать в «нашем» саду?

— Нет.

— Она хотела убить меня. Арман вскрикнул от изумления.

— Что делать, — продолжала молодая женщина, все еще улыбаясь. — Фульмен любит вас и… ревнует.

— Бедная Фульмен! — прошептал Арман.

— Но, видите ли, — продолжала Дама в черной перчатке, — она раздумала: вложила меч свой в ножны, и мы кончили с ней миром.

— Это странно!

— И она поручила мне передать вам, что не придет завтра в казино.

— Почему?

— Потому что свидание, которое она назначила, теперь бесполезно. Покойной ночи!

И Дама в черной перчатке удалилась, оставив Армана погруженного в самые невероятные предположения по поводу этой ночной беседы с Фульмен.

XI

Прошла неделя. В течение этого времени Арман и майор каждый день навещали графа д'Асти то вместе, то поодиночке. Когда Арман являлся один, он оставался более часа у постели больного, конечно, не ради последнего. Граф был не более как предлогом для его посещений.

Госпожа д'Асти каждый раз краснела и смущалась, когда в передней раздавались шаги молодого человека, и вся кровь приливала у нее к сердцу. Но это смущение продолжалось недолго. Вскоре глаза ее начинали блестеть от радости. Графиня любила Армана. Она принуждена была признаться себе в этом и не имела сил бороться долее, хоть и пробовала. Тщетно старалась она казаться холодной, сдержанной, почти высокомерной относительно молодого человека. Чувство одерживало верх над рассудком, а взгляд выдавал напускную строгость и холодность.

У графини была поверенная, которой она во всем призналась, — Фульмен, и последняя, в силу таинственного соглашения, вынуждавшего ее к молчанию, не могла крикнуть ей: «Берегитесь! Арман не любит вас… и вы жертва гнусной комедии!».

Что касается графа д'Асти, то протекшая неделя была для него сплошным ужасом. Он ежедневно видел Армана, и каждый визит молодого человека был для него настоящей пыткой. Этот человек, который не мог говорить, которому запрещено было всякое резкое движение, не имел другого средства выражать свои желания и чувства, кроме взглядом, но этот взгляд был необычайно красноречив, и все душевные движения отражались в нем.

Госпожа д'Асти и Фульмен не отходили от его изголовья, но вопрос — являлось ли это ради него одного? Арман приходил аккуратно около двух часов и оставался часов до четырех или пяти. И раненый видел, как молодой человек и графиня обменивались взглядами, поочередно опуская глаза, краснели, смущались и играли наивную комедию любви.

Рана графа, начавшая, по словам доктора, было заживать, через несколько дней воспалилась, и у раненого снова началась лихорадка. Душевные страдания, испытываемые им, осложнили его положение. Однажды вечером лихорадка была так сильна, что у больного начался бред и он перестал сознавать, что происходит вокруг него. Как раз в эту минуту явился Арман в сопровождении майора. Фульмен не было…

В эту минуту, когда входили оба посетителя, графиня была одна около мужа и давала ему успокоительное лекарство. Хотя граф д'Асти и до того плохо себя чувствовал, но бред начался у него лишь с появлением Армана.

— Графиня, — сказал майор Маргарите, — мне знакомы эти пароксизмы лихорадки; я сам испытал их после одной серьезной раны. Они появляются дней через пятнадцать после полученной раны и проходят сами собой, если больного оставляют в полном покое. Как бы мы тихо ни сидели, но одного нашего присутствия достаточно, чтобы поддержать нервное возбуждение больного, которое прекратится, как только господина д'Асти оставят одного.

Граф Арлев встал, сделав Арману знак последовать его примеру. Все трое перешли в соседнюю комнату. Через несколько минут под предлогом визита к одному австрийскому генералу майор откланялся, попросив графиню задержать у себя Армана на час или на два. Графиня д'Асти, оставшись наедине с Арманом, дрожала; она чувствовала, что ее охватывает слабость и борьба невозможна.

Арман, твердо помня свой урок, несколько минут после ухода майора молчал, притворившись смущенным, даже робким; затем он набрался храбрости и осмелился взять руку графини.

Графиня задрожала еще сильнее, но не отняла руки. Тогда Арман отважился встать на колени. Она подавила крик.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Я люблю вас… — проговорил Арман.

Госпожа д'Асти хотела подняться, вырвать у него свою руку, бежать… Но силы покинули ее, и магические слова «Я люблю вас», сказанные молодым человеком взволнованным голосом, заставили ее окончательно потерять голову.

— Уходите! — сказала она. — Уходите! Ради Бога!

Арман встал, поцеловал в последний раз ее руку и медленно вышел.

Госпожа д'Асти залилась слезами от стыда при мысли, что она, повинуясь голосу сердца, выслушивала признания Армана в двух шагах от постели, где лежал в агонии человек, имя которого она носила и которому она простила все. Когда Фульмен, которая, без сомнения, уезжала в это время по приказанию Дамы в черной перчатке, вернулась домой после продолжительной прогулки в карете, она застала госпожу д'Асти почти без чувств.

251