Маркиз ушел; во все время вызова, о котором Арману было известно заранее, он сильно страдал, его честная и открытая натура возмущалась при мысли о том, что он играет здесь недостойную роль. Арман, как мы уже сказали, смотрел на молодую женщину, силясь улыбнуться.
— Этот человек сумасшедший, — проговорил он.
— Да он взбешен, — ответила графиня, которая принимала все за чистую монету, — и хочет убить вас.
— Меня не так-то легко убить, — заметил Арман.
— Я надеюсь…
Графиня произнесла эти слова с дрожью в голосе, почти беззвучно.
Будь этот вызов, при всей его странности, сделан серьезно, Арман, храбрый от природы, ограничился бы улыбкой и какой-нибудь шуткой. Но Арману было известно, что дуэль, грозившая ему, не имела иной цели, как произвести впечатление, может быть, даже потрясающее, на женщину, относительно которой он должен был играть недостойную роль соблазнителя. И молодой человек, краснея за себя, хотел было заговорить с нею о посторонних предметах. Но графиня д'Асти была слишком взволнована и расстроена для того, чтобы переменить тему разговора. Она не любила и даже представить себе не могла, что любит Армана, но он возбуждал в ней сильный интерес, какой всегда вызывает к себе элегантная и прямодушная юность, и она дрожала при мысли, что этот человек, имевший наружность хрупкого ребенка, через несколько часов может умереть. Но так как женщины обладают неоценимым преимуществом перед мужчинами — побеждать свое волнение тем успешнее, чем живее они его чувствуют, то и графиня скоро овладела собой. Улыбка появилась у нее на губах, бледность исчезла, сменившись нежным румянцем.
— Однако у вашего маркиза преоригинальная наружность, — заметила она.
— Вы находите, графиня?
— Прелестно, — продолжала она шутливым тоном, — когда человек, вернувшись к домашнему очагу, замечает, что не все идет так, как надо, и немедленно же пускается в путь!
Арман попытался в свою очередь изобразить на лице подобие улыбки.
Графиня продолжала:
— Он пускается в путь, проносится несколько сот верст и кончает тем, что встречается с виновником своего несчастия на балу в то время, когда тот идет под руку с другой женщиной…
Графиня д'Асти громко рассмеялась, хотя сердце ее разрывалось от горя и отчаяния.
— Действительно, это довольно оригинально, — пробормотал Арман.
При мысли, что графиня может счесть его за труса, к нему вернулись его обычное хладнокровие и любезность.
— Всякий другой на его месте, — продолжала графиня, — почувствовал бы себя обезоруженным, увидев меня.
— Действительно, — согласился Арман, — этот человек очень дурно воспитан.
— Мое мнение такое же. Но он не обращает на это внимания и хочет драться.
— И я буду драться.
— Ах, вот это-то, — воскликнула графиня, продолжая смеяться, — я и запрещаю вам!
— Вы запрещаете мне?..
— Конечно!
— Почему?
— Потому что никто не дерется с мужем женщины, которую разлюбил.
Арман вздрогнул и промолчал.
— Я знаю, — продолжала графиня по-прежнему шутливо, — что напрасно говорю вам это…
— Напрасно? Почему это?
— Потому что… вы, может быть, любите ее… И графиня опустила глаза.
— Увы! — воскликнул Арман, которого глубоко тронуло это внезапное смущение графини. — Я уже давно… не люблю ее…
— В таком случае, не к чему драться.
— К несчастью, этот человек не поймет этого… он хочет дуэли.
— Но это бессмысленно… жестоко… ужасно!..
— Пусть так, но в противном случае он оскорбит меня. Арман рассуждал правильно, и даже графиня д'Асти поняла, как неосторожно было бы настаивать на своем желании.
— Ну, хорошо, — сказала она, — деритесь. Только, — прибавила она с волнением, и голос ее снова задрожал, — убейте его!
Увлекательная полька положила конец этой беседе.
— Вы танцуете? — спросил графиню Арман.
— Конечно… идемте!
Графиня облокотилась на руку своего юного кавалера и начала танцевать, чтобы чем-нибудь рассеять гнетущую боль, щемившую ее сердце. Когда кончилась полька, она спросила Армана:
— С кем вы знакомы в Бадене?
— С майором Арлевым.
— А еще?
— С вашим супругом.
— Отлично, он будет вашим секундантом.
Графиня отошла от Армана и направилась к мужу, который в течение этого часа переживал первый припадок той жестокой болезни, которая именуется ревностью.
— Боже мой, графиня, — резко заговорил он, прежде чем графиня произнесла слово. — Боже мой, до какой степени вы заставляете меня страдать. Увы! Недоставало только ревности.
— Граф, — перебила его молодая женщина, — я бы только пожала плечами при вашем заявлении, если бы не нуждалась в вас. Теперь же я прощаю вас.
— Я вам нужен! — воскликнул граф, почувствовавший радость, которую испытывает находящийся в опале придворный, надеющийся скоро снова войти в милость.
— Да, — подтвердила графиня.
— Приказывайте, я к вашим услугам.
— Граф, — сказала Маргарита де Пон, — вы были раньше дуэлистом?
Граф вздрогнул и побледнел. Его жена одним своим словом пробудила все самые тягостные для него воспоминания.
— Вы часто дрались на дуэли, — продолжала графиня д'Асти, — и у вас должна быть громадная опытность в подобного рода делах.
— Прикажете мне драться? — спросил он.
— Нет, но вы должны быть секундантом у молодого человека, который вчера обедал у нас и с которым я только что танцевала.
— У Армана?.. Он дерется? — удивился граф.