— Милостивый государь, — сказал капитан, — в шкатулке был миллион.
— Где же он? — спросил майор.
— Это письмо объясняет мне это… вы получите его… — пробормотал Лемблен хриплым голосом.
— Но это письмо… от кого оно? Зачем вы его разорвали? — продолжал строго допрашивать граф Арлев. — Вы смеетесь, что ли, над нами, сударь?
Капитан был бледен, конвульсивная дрожь пробегала по всему его телу.
— Ну, сударь, отвечайте же! — настаивал майор.
— Я не могу…
— Вы… не… можете? — медленно проговорил граф Арлев.
— Нет!
И Гектор Лемблен, обессиленный, упал на стул. В продолжение десяти минут у него была такая сильная нервная дрожь, что майор и его спутница не решились беспокоить его.
Когда капитан немного пришел в себя и успокоился, он встал и сказал графу Арлеву:
— Граф, мое нравственное состояние теперь таково, что если бы вы потребовали у меня немедленного ответа на ваши вопросы и объяснения моего странного поведения, то я, не колебаясь, прострелил бы себе голову.
— Вы с ума сошли! — воскликнул майор.
— Может быть! — сказал капитан, вполне овладев собою. — Но позвольте напомнить вам и вашей спутнице, что я капитан Гектор Лемблен, и что у меня двести тысяч ливров годового дохода и я пользуюсь в свете всеобщим уважением, а потому имею право рассчитывать получить от вас отсрочку.
— О какой отсрочке вы говорите? — спросил майор.
— Граф, — ответил капитан, — позвольте мне поговорить с вами наедине?
Майор взглянул на Даму в черной перчатке, как бы спрашивая ее согласия. Она утвердительно кивнула головой.
— Я выйду, — сказала она.
И она ушла, оставив капитана с майором наедине.
Подобно людям, которые, будучи доведены до последней крайности и чувствуя неминуемую гибель, испытывают всевозможные средства для своего спасения, так и капитан, на душе у которого было столько преступлений, вдруг почувствовал вдохновение: он не отступил перед самым гнусным и низким средством, перед ложью.
— Сударь, — сказал он майору, — в письме, разорванном мною, была тайна.
— Вот как! — протянул майор.
— Ужасная тайна, разглашение которой опозорило бы навсегда честь одной семьи, такая тайна, что если бы я выдал ее, то мне пришлось бы немедленно покончить с собою.
— В самом деле! — холодно заметил майор, который, казалось, ожидал, что капитан даст ему дальнейшие объяснения.
— В письме, — продолжал капитан, — мне сообщили, кроме того, что состояние мадемуазель де Рювиньи, еще накануне находившееся в шкатулке, украдено.
— И что же?
— Так вот, — продолжал Гектор, — это состояние я должен возвратить, я, у которого оно украдено по моей же вине, и я торжественно прошу у вас руку дочери генерала, чтобы богатство, которым я владею, могло вернуться к первоначальной владелице.
— Капитан, — возразил майор, — и это все, что вы хотели мне сказать?
— Все, граф.
— Хорошо, но прежде чем вам ответить, вы позволите мне переговорить с моей воспитанницей?
Майор оставил Гектора Лемблена одного и отправился к Даме в черной перчатке, которой подробно передал свой разговор с капитаном. Молодая женщина выслушала его до конца, не прерывая.
— Этот человек, — сказала она наконец, — окончательно погряз в преступлениях, и нам будет трудно добиться от него признания. Он нашел способ выбраться из безвыходного положения, в которое мы его поставили, и уклониться от объяснений.
— Ваша правда, — согласился майор.
— Он думал спастись, но этим только приблизил себя к гибели.
И она прибавила со злой улыбкой и взглядом, которые приводили в ужас.
— Да, мой добрый Герман, вы можете обещать ему мою руку и можете сказать ему, что я согласна выйти за него замуж.
— Как! — вскричал с удивлением майор.
— Но с одним условием: чтобы он сегодня же вечером уехал в Париж, немедленно хлопотал о нашей свадьбе и позаботился бы о необходимых бумагах для свадебного контракта. А мы подождем его возвращения здесь.
— Возможно ли это?
— Да. Я так хочу. К тому же, он любит меня и исполнит все, что бы я ни пожелала.
— Так я передам ему ваши желания, — сказал граф Арлев.
— О! — проговорила Дама в черной перчатке, улыбаясь. — Скажите лучше — мои приказания. Разве этот человек не раб мой?
— Это правда.
Она указала рукой на календарь.
— Какое сегодня число? — спросила она.
— Четырнадцатое.
— Отлично! Запомните же, мой добрый Герман: тридцатого числа этого месяца капелла замка Рювиньи раскроет свои двери перед Гектором Лембленом…
— И его невестой, быть может…
— Нет, только перед ним одним, перед мертвым и лежащим в гробу.
В тот же вечер Гектор Лемблен уехал в Париж, оставив в замке Рювиньи графа Арлева и Даму в черной перчатке. Тогда последняя сказала майору:
— В отсутствие капитана мы можем заняться немного моим другим обожателем.
— Арманом?
— Да. Чтобы наш досуг не пропал даром.
Она сказала это с холодной усмешкой, которая приводила в трепет даже самого графа Арлева.
В трех лье от замка Рювиньи, где происходили описываемые нами события, отлого спускалась к морю небольшая, покрытая лесом долина; на склоне горы виднелся красивый, сложенный из красных кирпичей дом, окруженный развесистыми деревьями; перед ним расстилалась зеленая поляна, сплошь засаженная яблонями, составляющими богатство жителей Нормандии.
Дом, напоминавший собою современные виллы, четыре года назад вместе с превосходной фермой и плодородными пастбищами был куплен «парижанином», как говорят в провинции, отставным военным с красной ленточкой в петлице и густыми с проседью усами.