Отель, в котором жил Лемблен и куда мы видели его входящим, принадлежал когда-то де Рювиньи, а комната, где Гектор проводил все время, была рабочим кабинетом генерала, и там-то, возвратясь из Африки, он написал свое завещание, которым назначал жену своей единственной наследницей.
Итак, после смерти Марты капитан жил в Париже, уединившись в своем старом отеле, откуда он выезжал только по утрам, чтобы прокатиться верхом час или два. Каждый день капитан возвращался в один и тот же час, молча бросал повод лакею, запирался в кабинете, куда к нему никто не входил, и оставался там весь день. Только во время обеда он появлялся в столовой, просиживал десять минут перед столом, накрытым на один прибор, затем снова возвращался к своим книгам в холодную, пустую комнату, где спал на походной кровати.
В этот день, по обыкновению, капитан бросился в кресло, облокотился на стол и опустил исхудалое и бледное лицо на руки. Блестящий капитан сделался только тенью самого себя и нелюдимым стариком, жизнь которого, казалось, была долгой, мучительной агонией.
Так просидел он несколько минут, как вдруг вошел его камердинер, неся визитную карточку на серебряном подносе.
— Я никого не принимаю, — резко сказал Гектор Лемблен, заметив карточку.
— Сударь, — продолжал слуга, сделав шаг назад, — господин настаивает на том, чтобы видеть вас; он говорит, что он ваш старинный друг.
— Герман, — сердито оборвал его капитан, — я уже говорил вам, что меня никогда не бывает дома.
— Этот господин, — заметил слуга, — видел, как вы вернулись.
Капитан протянул руку к подносу, взял карточку и прочитал:
«Майор Арлев». Фамилия была русская.
— Я не знаю майора. Попроси его написать, что ему надо.
Слуга направился уже к двери, когда капитан остановил его.
— Проводи майора в залу, — приказал он. — Я сейчас выйду.
Пять минут спустя Гектор Лемблен, подчиняясь, быть может, какому-то странному и необъяснимому предчувствию, вышел в залу, где застал посетителя.
Майор Арлев был человек лет около шестидесяти, высокого роста; борода, равно как и волосы его, была седа, в петлице застегнутого до подбородка по-военному сюртука находилась орденская ленточка.
Вид у него был гордый, манеры русского аристократа.
— Извините меня, — сказал он капитану, предложившему ему кресло около камина, — извините, что я прибег к обману, чтобы быть принятым вами.
— Сударь… — остановил его капитан.
— Но я проехал восемьсот лье, — продолжал майор, — из Петербурга единственно затем, чтобы поговорить с вами.
Капитан с любопытством взглянул на своего собеседника.
— Мое имя, равно как и моя особа, незнакомо вам, — сказал майор, — а потому позвольте представиться: я граф Арлев, русский артиллерийский офицер, командир Николаевской крепости на Кавказе.
Капитан поклонился.
Майор, смотревший на него со вниманием, продолжал:
— Я коснусь очень отдаленного прошлого; я считаю это необходимым, чтобы объяснить вам причину моего визита.
— Я слушаю, — ответил Гектор Лемблен.
— Не служили ли вы адъютантом при генерале бароне де Рювиньи? — спросил майор.
Капитан смутился, и майор увидел, как при этом имени смертельная бледность покрыла его лицо.
— Да, — ответил Гектор.
— И вы женились на его вдове?
— Она умерла, — произнес глухим голосом капитан.
— Вот относительно покойного генерала я и пришел навести у вас справки, которые для меня чрезвычайно важны.
— Позвольте мне, — перебил капитан, которого воспоминания о бароне де Флар-Рювиньи привели в сильное волнение, — позвольте мне попросить у вас более определенных объяснений.
— В таком случае потрудитесь выслушать меня, — сказал майор.
Гектор выразил согласие.
— Сударь, — продолжал майор, — барон де Рювиньи в 1834 году был атташе французского посольства в Петербурге.
— В то время я еще не был его адъютантом, — сухо заметил Гектор Лемблен.
— Слушайте дальше… — продолжал русский дворянин. — Генерал, как вы знаете, был человек храбрый, отважный, настоящий рыцарь, в глазах которого военная служба была священна. Император Николай, мой милостивый и всемогущий монарх, предпринял в этом году новый поход против Шамиля и его черкесов и пригласил генерала принять в нем участие. Генерал поспешил испросить разрешение на это у своего посла и присоединился к экспедиции, бывшей под начальством генерала князя К., при котором я состоял в качестве начальника главного штаба. Я рассказываю все это к тому, чтобы вы знали, что я близко был знаком с генералом де Рювиньи.
«К чему же он все это клонит?» — подумал Гектор Лемблен, рассматривая русского офицера с необъяснимым беспокойством.
Майор продолжал:
— Во время этой-то кампании с генералом и со мною случилось довольно странное и положительно романтическое приключение.
Однажды ночью я командовал отрядом, которому было предписано отправиться в горы и атаковать на рассвете лагерь черкесов. Генерал пожелал сопровождать меня; он был в форме французского офицера, при одной только сабле, и ехал рядом со мною, покуривая сигару; ночь была темная, безлунная; мы ехали по оврагу, как вдруг в кустарнике мелькнул свет; свистнула пуля и генерал свалился под лошадь, которая упала, смертельно раненная в лоб. Я испугался, что генерал тоже убит; но он встал цел и невредим и улыбался.
«Ничего, — сказал он мне, — хотя разбойники убили самую лучшую лошадь, которая когда-либо была у меня».